Вирус “гибридной войны”: в поисках антидота
Зеркало недели, 16 ноября 2018. Опубликовано 12:26 17 ноября 2018 года Гибридная агрессия чем-то напоминает тяжелую вирусную инфекцию.
“Уже на первом участке я вижу прозрачность и демократию. На избирателей никто не влияет, и они сами решают, кого им избирать. Пока что, как я вижу, выборы соответствуют европейским стандартам”.
На первый взгляд, в этих словах нет ничего необычного. Если не учитывать контекст.
А контекст заслуживает внимания. Поскольку это — процитированные российским пропагандистским ресурсом Russia Today слова Гуннара Линдеманна, депутата регионального парламента Берлина от партии “Альтернатива для Германии”. В прошлое воскресенье он находился в Донецке в качестве “международного наблюдателя” за фейковыми “выборами” на оккупированных территориях украинского Донбасса, призвав Евросоюз “признать результаты” этого “волеизъявления”, проходившего под дулами автоматов.
В этой маленькой цитате — квинтэссенция большой гибридной войны, которую уже пятый год ведет Россия против Украины и демократического мира в целом. Здесь есть и создание “альтернативной реальности”, и использование политических прокси-структур, и манипуляция демократическими ценностями, и тиражирование кремлевских нарративов через пропагандистские медиа, и попытка дезориентировать международную среду в отношении ситуации в оккупированном Донбассе.
Так называемые выборы в “ДНР” и “ЛНР” — очевидно, самый свежий акт российской гибридной агрессии. Далеко не первый. И, несомненно, не последний. Вопрос в том, смогут ли Украина и ее союзники создать систему, способную своевременно идентифицировать гибридные угрозы и обеспечивать эффективное сопротивление новому типу агрессии.
Диагноз: лучше поздно, чем никогда
Гибридная агрессия чем-то напоминает тяжелую вирусную инфекцию. Во время инкубационного периода мы почти ничего не чувствуем, кроме легкого недомогания. Но в то же время вирус, который мог быть занесен в организм разными путями, действует. Игнорирование болезни на начальном этапе может дорого стоить здоровью. А собственных сил для борьбы с инфекцией организма может не хватить. Когда же появляется высокая температура и лихорадка, необходимы серьезное лекарство и пристальное наблюдение врача. И еще непонятно, подействует ли все это, не слишком ли поздно мы обратились за медпомощью.
Гибридная агрессия России против демократического мира началась не сегодня. Ей, по меньшей мере, 10 лет, если считать со времени нападения на Грузию. На начальном этапе реакция Украины и всего демократического мира на эту агрессию, к сожалению, напоминала реакцию человека на “легкое недомогание” при вирусной болезни.
Правда, сегодня мы довольно быстро преодолеваем это отставание. Дискуссии участников конференции Платформы Украина—НАТО по противодействию гибридным угрозам, проходившая в Киеве неделю назад, подтвердили, что “коллективный ум” демократического мира успел настроиться на выработку антидотов против гибридного “вируса” российской агрессии.
Как сказал на киевской конференции бывший советник премьер-министра Британии по национальной безопасности сэр Лайл Грант, “Россия использует наши слабые места, но недооценивает наши сильные стороны”. В действительности сильных сторон у демократии много. Это и ориентация на человека, и опора на общественное мнение, и способность к добровольному объединению, и верховенство права. Именно эти сильные стороны надо использовать в противодействии гибридным угрозам — инициируя расследование вмешательства России в политические процессы, создавая общественные платформы борьбы с дискурсивными влияниями, организовывая откровенный диалог внутри обществ и между разными странами по самым болезненным проблемам сегодняшнего дня.
Гибридной стратегии России можно и надо противопоставлять “мягкую силу” демократии, которая состоит в способности убеждать людей в том, что свобода, свободный выбор способа управления и рыночная экономика имеют неопровержимые преимущества, несмотря на все манипулятивные нарративы. Убеждать примером непопулистской политики, достижениями роста экономики и благосостояния человека. Но самой “мягкой силы” мало — ее надо дополнять “твердой”, предусматривающей развитие крепкой и боеспособной армии, правовой системы и системы безопасности, состоятельных государственных институтов и действенных структур противодействия информационным атакам.
Наконец, нам надо иметь политическую смелость, которой иногда не хватает и украинским политикам, и европейским. Смелость называть черное — черным, белое — белым, а стратегию business as usual в отношениях с агрессором — предательством ключевых ценностей.
Есть старая армейская шутка об оптимисте-полковнике. Когда ему доложили, что полк находится в окружении, он улыбнулся и ответил: “Чудесно! Это означает, что мы можем наступать на все стороны”. Кажется, что мы сейчас — в похожей ситуации. И у нас нет другого выхода, как наступать на гибридные угрозы на всех направлениях одновременно. Сделав демократию “сильной вновь”. Ведь гибридная война — это не шахматная партия. В ней не может быть ничьей. Следовательно, нам нужна только победа.
Вылечить болезнь полностью мы пока что не готовы — даже совместными усилиями демократических стран, альянсов и международных организаций. Но мы уже сделали большой шаг к установлению правильного диагноза и классификации симптомов. Гибридная угроза ныне является осознанной, ее источник идентифицирован даже самыми большими “украиноскептиками” Запада и симпатиками России. Ее последствия для будущего демократии — очевидны, а понимание общего характера угроз побуждает к таким же совместным действиям.
Гибридные симптомы: от неуловимых субъектов к войне против слов
Гибридная агрессия XXI века — война абсолютно нового типа. Прежде всего эту войну ведет “неуловимый субъект”. Государство-агрессор наряду с государственными структурами использует много негосударственных — частных компаний, медиа-ресурсов, агентств по продвижению в соцсетях и даже организованной преступности, которая с готовностью рекрутирует боевиков для выполнения “горячих операций” в гибридной войне. Этот “адский микс” позволяет агрессору отмежевываться от боевых действий на гибридных фронтах, повторяя мантру “нас там нет”. И, к сожалению, эта стратегия срабатывала — по крайней мере поначалу.
Гибридная агрессия разворачивается одновременно в разных пространствах и охватывает практически все сферы общественной жизни. Агрессор действует в своем пограничном поясе (от Арктики и Балтии на севере, через Донбасс и Крым в центре до Сирии на юге), он воюет дистанционно, — влияя на избирательные процессы в Европе и США, наконец, — он действует в киберпространстве, которое, по определению, не имеет границ. Под ударом агрессора оказываются критически важная инфраструктура, информационное пространство, экономика и энергетика, политическая и избирательная системы, государственное управление и местное самоуправление.
Но, очевидно, самое опасное — угроза манипулирования общественным сознанием. Инструментами дискурсивного влияния агрессора становятся не только медиа и соцсети, но и кинофильмы, и сериалы, а также массовая литература, — достаточно вспомнить создание Россией, фактически “с нуля”, целого литературного жанра альтернативной истории о “победных войнах” с Украиной и Западом. Масштабы информационных операций порой поражают, — в частности, когда в латвийских соцсетях поднялась информационная волна о “притеснениях русскоязычного населения”, аналитики пришли к выводу, что 85% месседжей, сформулировавших этот дискурс, созданы сетевыми ботами.
Иногда война ведется, буквально, против слов и понятий. Так, в российском и русскоязычном сегменте соцсетей развернулось настоящее наступление против понятий “гендер” и “гендерное равенство”. Перманентные информационные удары испытывают слова “свобода” и “демократия”. Первое приравнивается ко вседозволенности и противопоставляется “традиционным ценностям”, которые никто не может адекватно сформулировать. Второе размывается и выхолащивается добавлением предикатов и определений. В результате, возникают такие словесные гибриды, как “суверенная”, “управляемая” или “нелиберальная” демократия, очень напоминающие известную фразу об “осетрине второй свежести”. Вполне возможно, скоро будет изобретен какой-то предикат и для “оккупационной демократии” в “ДНР” и “ЛНР”.
Любопытный факт. В рамках недавнего фокус-группового исследования Национального демократического института жителям деоккупированных территорий Донбасса, испытавшим информационное влияние российской пропаганды, предлагали определить собственные ассоциации с ценностями Запада и России. Западные ценности респонденты с готовностью называли, а вот относительно российских самым популярным ответом был — “ничего”.
Это многое говорит о сущности гибридной пропаганды. Ее задача — не убедить людей в преимуществе своих ценностей (и это было бы трудно, поскольку очевидных преимуществ не хватит уже на первом шаге), а заставить сомневаться в демократических ценностях, запутать, создать контраверсионный дискурс относительно того, что происходит у людей дома. И тем самым разрушить их доверие к институтам, расшатать ценностную модель общества.
Гибридные риски: для Украины и мира
Гибридная война имеет смысл только в том случае, когда она ведется против демократий. Ведь демократии строятся на основополагающих принципах, уязвимых для информационных атак: свободе слова, решающем значении общественного мнения, демократических процедурах смены власти. В стратегическом периоде любая диктатура или автократия в таком поединке проиграет, — примеров тому в недавней истории достаточно. Но в тактическом горизонте, в перспективе ближайшего десятилетия гибридная война несет риски для всех демократических обществ.
Еще до недавнего времени властвовало мнение, что гибридная агрессия поражает только разделенные общества со слабыми институтами, или страны в стадии перехода к демократии. Но практика последних лет подтвердила, что ни одно общество свободного мира не имеет “страхового полиса” от гибридных угроз. Например, по данным ежегодного индекса Edelmann Trust Barometer, доверие американцев к общественным институтам за последний год упало с 68 до 47%, причем правительственным институтам доверяют сегодня 33% против прошлогодних 58. Прямо или опосредованно, это — следствие вмешательства России в президентские выборы 2016 года.
Расшатывание ценностных оснований демократии в центре западного мира провоцирует отступление от ключевых ценностей в других странах. “Победное шествие популизма” идет по Италии, Швеции, Германии и даже по Южной Америке. Недавнее исследование Американским фондом Маршалла будущего Центральной и Восточной Европы свидетельствует, что три из пяти возможных сценариев развития однозначно негативны: дальнейшее развитие нелиберальных форм правления, нарушение европейского единства, деградация демократических институтов. Характерно, что все негативные сценарии так или иначе связаны с российским гибридным влиянием, поскольку без мощных пропагандистских ударов, усиления контроверсионных дискурсов и прихода к власти пророссийских прокси-структур они не могут быть реализованы.
Опасность усиливает и уязвимость населения к информационным спецоперациям Кремля. Недавнее исследование Совета внешней политики “Українська призма” выявило ряд категорий населения стран Восточной Европы, являющихся наименее стойкими к дезинформации. Среди них — не только русскоязычные меньшинства или активные прихожане православной церкви, но и приверженцы крайней правой идеологии, молодежь в возрасте до 25 лет, люди старшего возраста и те, у кого есть с Россией экономические контакты. В сочетании с отсутствием качественной системы ответа на информационные атаки на государственном и общественном уровнях такое количество чувствительного к гибридному влиянию населения представляет угрозу для демократических систем каждой страны региона.
Что же касается Украины, то для нас тактические риски более чем очевидны. Уже фактически начался годовой предвыборный цикл, во время которого против Украины будет применен весь арсенал российского гибридного оружия.
Россия, конечно, будет применять военные компоненты — обострение на Донбассе, опасные маневры в Азовском море, эскалацию напряженности на северных границах Украины. Но главное будет происходить в политической и информационной сферах. Политические прокси-структуры Кремля уже сейчас консолидируются в попытке выдвижения единого кандидата на президентских выборах, они организовывают влияние на медиа. Кремлевские нарративы, — в том числе касающиеся пропаганды “мира” и “компромисса”, — уже сегодня есть в политической рекламе.
Несмотря на систему мер, предпринятых для ограничения информационного влияния России украинской властью и гражданским обществом, оно до сих пор остается значительным. Ведь построение информационных “фаерволов” в демократическом обществе всегда ограничивается требованиями свободы слова. А откровенное вранье или создание “альтернативной реальности” способами пропаганды фактически не ограничивается ничем. Глубинные структурные реформы, проводимые Украиной, требуют времени и средств, — в то время как организовать системные информационные атаки для внедрения негативного дискурса можно и быстрее, и дешевле. К тому же, как метко заметил Владимир Горбулин, “в информационной войне не гибнут люди. Ужасно, но именно поэтому такая война оказывается социально приемлемой. Население большей частью не видит в ней для себя угрозы”.
Возможность победы на ближайших выборах в Украине пророссийских (а фактически — российских) или ориентированных на Россию сил, к сожалению, остается. И в случае реализации такого сценария это будет поражением не только Украины. Это будет поражением глобального демократического проекта, — поскольку прокремлевский реванш усилит шансы Кремля на победу в гибридной войне на Востоке Европы, даст новый импульс российским прокси в демократических странах.
“Мягкая сила” против гибридной угрозы
Что может противопоставить гибридным угрозам демократия? Проще говоря, есть ли антидот против гибридной “болезни”? Универсального средства, подходящего для любого случая и любой страны, нет. Но принцип действия уже понятен. Это — объединение демократического мира перед вызовом гибридных угроз.
В организации системного ответа на гибридные угрозы нам нужна трансдисциплинарность. К построению систем противодействия должен быть привлечен широкий спектр специалистов — не только военные или политологи, но и медийщики, филологи, лингвисты, режиссеры, актеры, юристы, демографы, социологи. В рамках институтов противодействия мы должны создавать трансдисциплинарные команды и не бояться экспериментировать с инструментами своевременного выявления, блокирования и ответа на гибридные влияния. Среди безотлагательных задач — совершенствование правовых механизмов противодействия российскому медийному спруту, который в Украине сегодня чувствует себя почти полностью безнаказанным.
Нам нужна транснациональность, — ведь эффективное противодействие этому типу угроз критически зависит от быстрого и содержательного обмена информацией и построения общих стратегий защиты от гибридных влияний. В этом смысле ключевую роль могут и должны сыграть международные организации и альянсы демократического мира — прежде всего НАТО, уже доказавшая свою способность и успешность в борьбе с гибридными угрозами. Цель объединения разных демократических государств — независимо от того, входят они в союзы и альянсы или нет, — довольно прагматическая: повысить цену каждой гибридной атаки, которую должен заплатить агрессор. Цену, которая ныне слишком низка, поскольку у нас нет консолидированного понимания и действенных инструментов наказания за акты гибридной агрессии, которые нам еще придется разрабатывать и воплощать.
Нам нужна транссекторальность, т.е. сотрудничество всех секторов общества — государственного, бизнесового и общественного. Полагаться во всем только на государство — стратегия, ведущая к поражению. Гражданское общество и коммерческий сектор должны осознать тотальность гибридной угрозы, в конечном итоге влияющей на жизнь каждого человека. Пропагандирование критического мышления, информационной гигиены, распознавание вредных нарративов на индивидуальном уровне, идентификация и маркирование медиа, являющихся инструментами гибридного оружия, — это те задачи, которые могут взять на себя компании и общественные организации.
Иванна КЛИМПУШ-ЦИНЦАДЗЕ, вице-премьер-министр по вопросам европейской и евроатлантической интеграции Украины
