Стать частью чего-то большего
Зеркало недели, 21 сентября 2018. Опубликовано 08:21 23 сентября 2018 года Что не так с украинским импортозамещением?
Украина набила ту же шишку, что и многие другие страны постсоветского пространства: в какой-то момент попыталась сделать ставку на импортозамещение, вместо того чтобы помочь своим предприятиям встроиться в мировые производственные цепочки и одновременно развивать внутренний рынок.
Нашей стране пока удалось обойтись, в общем-то, малой кровью. Но реформировать промышленность все равно надо, иначе новый глобальный экономический кризис Украина может и не пережить.
Рост доходов не помог промышленности
Украинцы очень любят жаловаться на жизнь, но некоторые факты опровергнуть трудно. Например то, что правительство даже в условиях войны и жестокого кризиса смогло обеспечить рост доходов населения. С 2013-го к весне 2017-го цены в стране повысились на 90,2%, минимальная зарплата — на 132, а средние зарплаты — на 67,7%. В 2017 году реальная средняя заработная плата украинцев увеличилась еще примерно на 20%, и в 2018-м рост продолжается.
Конечно, в основном это рост на фоне катастрофического провала 2014—2015 годов — тогда в результате российской агрессии украинская экономика потеряла пятую часть ВВП и тысячи рабочих мест. В тот период зарплаты если и повышались, то с очень большим отставанием от инфляции. Но уже в 2016-м рост зарплат опередил темпы роста цен, а благосостояние украинцев улучшилось. В 2017—2018 годах эта тенденция сохранилась.
К середине 2017-го реальная заработная плата вернулась на уровень 2013 года — хотя не в пересчете на доллары, а только по инфляционным индексам. В долларовом эквиваленте украинцы все еще зарабатывают на 15—20% меньше, чем в 2013-м. Но и покупательная способность доллара в Украине повысилась, так что тут все справедливо.
Пока экономическая политика позволяет продолжать рост доходов. В 2019-м минималку поднимут до 4173, а в 2020-м — до 4425 грн. То есть в год социальные стандарты доходов продолжают повышаться на 6—16%. Средняя зарплата, по прогнозным оценкам Министерства финансов, в 2019-м достигнет 9540 грн, а к 2020-му украинцы будут зарабатывать в среднем 10537 грн.
Однако сам по себе рост доходов населения, не подкрепленный развитием промышленности, способен загнать экономику в кризис сильнее, чем это сделает любая агрессия. Вот близкий во всех смыслах пример — Латвия последних десятилетий.
В 1990—1991 годах, в момент восстановления Латвией своей независимости, лидеры страны соблазнились сами и соблазнили своих граждан идеей “восточноевропейской Швейцарии”, “страны-кошелька” с очень развитой банковской системой. И правда, к концу 1990-х более 70% ВВП Латвии обеспечивала сфера услуг, прежде всего финансовых. Еще 18—20% ВВП давал транзит через балтийские порты. На первых порах такая экономическая модель выглядела логичной. Став независимой, Латвия потеряла огромный советский рынок. А конкурировать в Европе латвийская промышленность советского образца была неспособна.
К концу 90-х ведущей отраслью экономики стали услуги — их объем в 2005-м составил почти 77% от общего добавочного продукта, созданного в Латвии. АПК и промышленность кардинально сократились, ведущей отраслью экономики стала торговля, она создавала самую большую добавочную стоимость, в ней было занято больше всего работающих.
С 1997-го начался рост реальных доходов и покупательной способности населения. За 15 лет минимальная зарплата увеличилась в 12 раз. С 1993-го по 2008-й средние зарплата и пенсия повысились более чем в 8,5 раза, прожиточный минимум — в 4,2 раза. Но быстрый рост заработной платы снизил конкурентоспособность латвийских компаний. Архитекторы латвийских реформ в начале 90-х закрыли глаза на то, что Латвия — небольшая страна, без залежей сырья и с маленьким внутренним рынком. Начиная с 1994-го 16 лет подряд импорт превышал экспорт — в 2007-м импорт достиг 27,6% от ВВП. Доходы людей продолжали расти, а дефицит торгового баланса компенсировался иностранными инвестициями и кредитами.
Кредиты от западных банков население Латвии тратило на покупку импортных же товаров в гипермаркетах, также принадлежащих иностранцам. То есть полученные деньги сразу уходили обратно за границу. Отрицательный торговый баланс увеличивался и вынуждал правительство занимать все больше денег за рубежом. Внешний долг Латвии достиг 160% ВВП.
После 2005-го банки и финкомпании начали терять активы и банкротиться. Рухнули в три-четыре раза цены на недвижимость, ранее взлетевшие из-за дешевых ипотечных кредитов. “Убитая” ранее промышленность не могла спасти латвийскую экономику. Машины и оборудование составляли лишь 15% латвийского экспорта товаров. В 2010 году ВВП Латвии упал на 18% — худший показатель динамики ВВП в мире за тот год. Не удалось провести и аграрную реформу. Распущенные колхозы превратились в наборы мелких фермерских хозяйств, которые хорошо если сами себя содержали. Экономика страны “застыла”.
Вывод очевиден: рост доходов населения должен сопровождаться ростом промышленного производства, ориентированного в том числе и на внутренний рынок. В противном случае деньги будут просто утекать из страны, а вот новые рабочие места создаваться не будут. В какой-то момент в правительстве подумали, что решить эту проблему можно через развитие импортозамещения, чтобы в стране производились аналоги зарубежных товаров, и население покупало именно их.
Эта концепция выглядела очень красиво. Забегая вперед, скажу, что на нее купилась не только Украина. Аналогичную ошибку — пусть и в других масштабах — совершали также Россия и Беларусь.
Страх деиндустриализации и провал импортозамещения
“Деиндустриализация” — едва ли не самое любимое слово в лексиконе тоскующих по СССР сторонников плановой экономики. Действительно, после крушения СССР многие огромные заводы, прежде обслуживавшие потребности империи, оказались просто не нужны. Их банкротство “красные директора” пытались объяснить разрывом хозяйственных связей со смежниками в других постсоветских странах, безответственным отношением государства и даже происками транснациональных корпораций. Но на самом деле эти заводы объективно не вписываются в экономику новых независимых государств, их нужно или закрывать, или реструктуризировать. А лучше — инвестировать в строительство предприятий с нуля: именно тех, которые нужны сейчас и которые с самого начала будут использовать новейшие технологии.
Однако страшилка про деиндустриализацию оказалась очень эффективной, особенно подкрепленная статистикой. Например, машиностроение Украины в 2013 году упало на 13,2%, в 2014-м — на 21,3, в 2015-м — на 25,1%. Понятно, что это сопровождалось снижением ВВП и ростом безработицы.
Выход из ситуации казался простым и очевидным: поднять доходы населения, то есть внутренний спрос, и одновременно простимулировать отечественных производителей. Однако только за первые два месяца 2018-го Украина купила за границей товаров на 700 млн долл. больше, чем продала. По данным Государственной службы статистики, доля украинских товаров на полках наших магазинов и супермаркетов с 2005-го по 2017-й сократилась с 70,5 до 52,3%. Только за 2017 год украинцы стали потреблять на 2,3% меньше отечественных продуктов и на 3% — непродовольственных товаров.
Попытка просто сделать ставку на развитие импортозамещающих производств, исходя лишь из роста доходов населения, провалилась. Потому что в промышленности не было структурных реформ: снижения административного давления на бизнес, создания благоприятного инвестиционного климата, системной борьбы с коррупцией, предпосылок для роста производительности труда. Самый простой пример — сложности с получением кредитов и их цена. Дорогие деньги невозможно направлять на развитие промпроизводства, только на спекуляции.
И дело не в ментальности украинцев, предпочитающих иностранные товары отечественным. “Слишком много демократии”, — именно таково самое простое объяснение того, почему все правительственные задумки по импортозамещению в Украине провалились. В соседней Беларуси, например, колхозам просто приказали покупать только белорусские тракторы и комбайны. (Чтобы купить Klaas, председателю колхоза надо получить разрешение чуть ли не в Совете министров.) А доступ иностранной сельхозтехники на белорусский рынок государство закрыло. Даже союзный российский “Ростсельмаш” не может торговать своими комбайнами в Беларуси, что стало одной из причин трений между Минском и Москвой. Но одновременно государство запустило профинансированные из бюджета лизинговые программы. Покупаешь белорусскую технику — государство поможет льготным кредитом. Не покупаешь белорусскую — не купишь никакую (без особого разрешения).
Украина таким путем идти не может, здесь нет тотального контроля государства над промышленностью. Но в условиях открытого рынка конкурировать с “глобальной фабрикой” — Китаем и странами Юго-Восточной Азии нереально. Себестоимость производства на тамошних мегазаводах в любом случае ниже, чем на украинских. Даже при том, что средняя зарплата в Китае перевалила за 700 долл. (исчезло преимущество в дешевизне рабочей силы), китайские производители удерживают рынок за счет масштабов производства и внедрения передовых технологий. А государство помогает, манипулируя курсом юаня. Не случайно же Дональд Трамп недавно ввел новые пошлины на импорт товаров из Китая. Они вступят в силу 24 сентября, их размер составит 10% на общую сумму в 200 млрд долл. Правда, именно 10-процентные пошлины будут действовать только до конца года, а с 1 января 2019-го их размер вырастет до 25%.
Напомню, что США 15 июня ввели пошлины в размере 25% на импортируемые из Китая товары на сумму 50 млрд долл. Пошлины были введены двумя частями по 34 и 16 млрд долл. и вступили в силу 6 июля и 23 августа соответственно. Формальным поводом стало обвинение Китая в краже американской интеллектуальной собственности и технологий, а также в проведении несправедливой торговой практики.
Если абстрагироваться от геополитики, то, с точки зрения чистой экономики, ужесточение торговой политики США в отношении Китая вполне оправданно. Слишком велик в последнее десятилетие уровень дефицита торговли между двумя странами. По разным оценкам, он составляет от 375 до 504 млрд долл. в год.
К тому же Пекин проводит не очень честную валютную политику. Власти Китая административными рычагами, вопреки рынку, поддерживают низкий курс юаня, что делает цену на китайские товары более конкурентоспособной на рынке США по сравнению с американскими. В администрации Трампа считают, что такой политикой Пекин по сути уничтожил местные американские производства, вынудив многие корпорации перенести свои заводы в Китай.
Нынешнюю концепцию американской экономической политики разработала группа экспертов под руководством Питера Наварро (сегодня он советник президента США). Именно с подачи Наварро в США взяли курс на реиндустриализацию. А чтобы ее поддержать, постепенно повышают ставки ФРС — это должно сдержать промышленное развитие главных мировых конкурентов — ЕС и Китая, а также соперников помельче вроде Бразилии, ЮАР и России.
По сути, Дональд Трамп запустил самое серьезное преобразование американской экономики: промышленность снова выходит на первое место по значимости, оттесняя финансовый и иные нематериальные секторы экономики. А одновременное повышение учетной ставки позволяет насыщать экономику США капиталом, что и нужно для обновления производственной базы и создания рабочих мест. Украине следует действовать схожим образом, конечно, адаптируя для себя многие американские рецепты.
Кстати, Китай, искусственно поддерживая заниженный курс юаня, поступает правильно: это помогает местным производителям. Именно девальвация гривни помогла сохраниться легкой промышленности Украины: она оживала именно в периоды падения курса национальной валюты. Ведь импорт в такие периоды дорожает моментально, а украинские товары — лишь месяцы спустя.
В 2008—2009 годах, когда курс доллара вырос с 5,5 до 8 грн, украинские товары отвоевали 4,3% у импортных. А в период с 2013-го по 2015-й заграница проиграла нашему продукту почти 1% в доле продаж. Но с 2016 года, когда курс стабилизировался, иностранные товары вновь начали захватывать украинский рынок. По итогам 2017 года был установлен новый антирекорд: только 52,3% продаваемых в рознице товаров были сделаны в Украине.
Сейчас инвестициям в промышленное производство мешает то, что в Украине есть много сфер, где инвестиции дадут куда более быструю и большую отдачу. Зачем строить завод, если можно вложить деньги в выращивание пшеницы и, сняв первый же урожай (и отправив его на экспорт), получить 10% прибыли. Очень хороший по европейским меркам доход.
А завод по переработке той же пшеницы нужно строить, надо им заниматься, выстраивать бизнес-связи и т.д. Да, он может приносить стабильную прибыль долгие годы. Но в украинских условиях рисков пока слишком много: завод могут “отжать”, могут изменить законодательство или ставки налогов, могут вогнать в убытки транспортными тарифами и проч. Промышленный капитал неохотно идет туда, где нельзя составить прогноз развития хотя бы на десять лет. Инвестору проще вложиться в два-три сельскохозяйственных сезона и вывести прибыль, чем связываться с производством.
Что делать Украине?
Не пытаться конкурировать с Китаем, а сосредоточиться на тех отраслях, в которых традиционно сильна Украина и для развития которых есть предпосылки. Это производство продуктов питания (вместо массового экспорта аграрного сырья), изделий из металла, ракетной техники и самолетов, это биотехнологии и прежде всего биоконверсия растительного сырья (например производство автомобильного биотоплива), производство строительных биоматериалов (новая и очень перспективная отрасль).
Второй (параллельный) путь развития — встраивание украинской экономики в мировые производственные цепочки. В соседней Беларуси мегазавод МАЗ — чемпион страны по убыточности. Прибыльны только производства автобусов и кузовов, а выпуск тяжелых грузовиков глубоко убыточен. Но Александр Лукашенко отказывается идти на реструктуризацию завода, заявляя: “Потеряем марку МАЗ — будем делать колесные диски для других грузовиков, и все…”.
А вот в Чехии 25 лет назад в аналогичной ситуации знаменитый завод Tatra… свел к минимуму выпуск грузовиков и провел реструктуризацию. Сегодня предприятие производит грузовики по минимуму, в основном для нужд армии. Но Tatra процветает: завод встроился в технологические цепочки и выпускает комплектующие для большинства европейских производителей грузовиков, от Iveco и Mercedes до Volvo и Scania.
Практика других стран, уже прошедших описанный путь (хорошие примеры — Словакия и Польша), показывает: когда предприятия страны подобным образом включаются в международные бизнес-процессы, их финансовое состояние стабилизируется. А далее они, естественным образом диверсифицируя свой бизнес, начинают производить и товары для местных потребителей. Так развивается уже внутренний рынок — а именно он спасет экономику страны, когда на мир обрушится волна очередного финансового кризиса.
Выше я приводил пример Латвии. Но она не сможет пойти таким путем, ее экономика слишком мала для этого. Украина — большая страна, и она вполне может “вырастить” внутренний рынок, с собственными производителями. Только делать это нужно гармонично, одновременно развивая международный бизнес, hi-tech, а также собственную энергетику, перерабатывающие и прочие отрасли. Одно только целенаправленное стимулирование импортозамещающих производств ничего не даст.
Андрей ПАЛИВОДА
